Библиотека им. В.М.Азина

Библиотека в настоящее время расформирована.
Данный сайт поддерживается в частном порядке
и не имеет отношения к библиотечной системе города.

Сделать стартовойПоставить закладкуНаписать письмоРаспечатать страницу
О нас Проекты Творчество Первая публикация Экологическая страница Краеведческие заметки Виртуальные выставки Финноугорские народы России Наши мероприятия Полезные ресурсы Контакты Карта сайта  

Главная » Краеведение » Интересные люди Удмуртии » Краеведение » Раритетные издания » Документы по истории Удмуртии XV-XVII веков: Вводная часть

Раритетные издания

Документы по истории Удмуртии XV-XVII веков

Вводная часть

см. также: Содержание
Хотя в настоящем сборнике публикуются документы об удмуртах Вятской земли XV—XVII веков (документов об удмуртах более раннего периода не сохранилось), однако в вводной статье, естественно, необходимо коснуться и предшествующего этому периоду времени, по крайней мере с момента прибытия русских на берега р. Вятки, так как в этот именно период начали складываться те отношения меж удмуртами и другими народностями, которые на территории Вятской земли развивались в дальнейшее время. Сделать это необходимо особенно ввиду того, что еще прежде выявления каких-либо документов по истории Вятского края, и в частности по истории проживающих здесь удмуртов, в русской исторической литературе стало приобретать большой авторитет одно сказание, первоначально названное даже летописцем или летописью, которое давало читателям совершенно неправильное представление о появлении русского населения на берегах р. Вятки и о встрече его здесь с удмуртами.

Сущность этого сказания такова: в 1174 г. выходцы из Великого Новгорода отправились на больших лодках вниз по реке Волге, доплыли до р. Камы и на берегах ее построили городок, в котором прожили 7 лет. Услышав об обилии земель на р. Вятке у проживающих там вотяков (удмуртов) и чуди и о возможности легко завладеть этими землями, половина новогородских дружинников поплыла вверх по р. Каме, добралась до р. Чусовой, отсюда сухим путем направилась к верховьям р. Чепцы, спустилась по ней на плотах до р. Вятки, причем по пути покорила живущих по берегам ее вотяков.

В пяти верстах ниже устья р. Чепцы дружинники увидели Чудь-Болвановский городок, стоящий на высоком правом берегу р. Вятки, взяли его приступом (в 1181 г.), побив здесь множество «чуди-отяков», переименовали городок в Никулицыно и устроили в нем церковь Бориса и Глеба в благодарность за то, что они будто бы помогли дружинникам завладеть Чудь-Болвановским городком.

Оставшиеся в Камском городке новогородские дружинники, услышав о завоевании Чудь-Болвановского городка, отправились вверх по р. Вятке, доплыли до черемисского городка Коршарова или Кокшарова, как он назывался в другом списке сказания, и овладели им. Представители той и другой группы дружинников вскоре встретились на берегу Вятки и решили построить город для совместного жительства. Для этого все дружинники собрались в заранее определенное время на р. Вятке при впадении в нее р. Хлыновицы, поставили здесь город и назвали его Хлыновым.

Вскоре на р. Никуличанке они построили погост Волково с церковью великомученика Георгия, а затем собрались построить на р. Проснице, несколько пониже Никуличина, две церкви-Богоявленскую и Воскресенскую, но удмурты препятствовали им частыми нападениями, тогда новогородцы построили эти церкви в г. Хлынове и постановили совершать два раза в год крестный ход из погоста Волковского в г. Хлынов с иконой великомученика Георгия и здесь обносить эту икону вокруг города.

Вместе с тем, в воспоминание о набегах чуди и отяков и др. народов со стрелами, жители стали носить в крестном ходу и окованные железом вотские стрелы.

Часть русских колонистов поселилась было на р. Кобре (притоке средней Вятки), но была вытеснена отсюда черемисами (мари) и двинулась к востоку - к р. Великой. Здесь кто-то из русских оставил в лесу икону Николая Чудотворца, в 1383 году ее нашел один местный крестьянин. Так как от нее стали совершаться чудесные исцеления болезней, то жители построили для нее церковь на берегу р. Великой, но для более надлежащего хранения святыни «знатное» духовенство г. Хлынова уговорило жителей Великорецкого погоста перенести икону в город Хлынов, обещая со своей стороны приносить ее на Великую реку ежегодно с крестным ходом и, кроме того, дало обет обносить икону вокруг города Хлынова в крестном ходу в 9 пятницу после Пасхи.

Сказание это в 1739 году было найдено в виде рукописи вг. Хлынове геодезистом Клешниным и тогда же было отправлено в Казань, а отсюда было переслано в г. Оренбург в комиссию по географическим делам, которой тогда руководил историк В. Н. Татищев. Через 28 лет (в 1767 г.) писатель П. И. Рычков, правитель Оренбургской губернской канцелярии, познакомившись с этим рукописным сказанием, изложил его содержание в статье «О начале Российских жилищ на р. Вятке» и издал ее в 1767 г. в качестве приложения к своей книге «Опыт Казанской истории».

Через 3 года (в 1770 г.) его сын Н. П. Рычков, 23-летний юноша, по приезде в Хлынов получил от хлыновцев рукопись тоже со сказанием о поселении новогородцев на Вятке и об устройстве ими г. Хлынова лишь с небольшими отклонениями от сказания, опубликованного его отцом.

На основании этой рукописи и он составил статью: «О древности г. Хлынова и всей Вятской страны». Статья была напечатана в 1772 г. в качестве приложения к его отчету по научной командировке, а в 1780-х годах перепечатана целиком в Российском географическом словаре Щекатова.

Таким образом, в XVIII веке, начиная с 1767 г., все грамотные люди, интересовавшиеся вопросами истории, питались рассказами двух публикаторов Рычковых о том, что новогородские дружинники в XII веке положили начало русской колонизации на Вятке после победы над удмуртами при Чудь-Болвановском городке и после того вскоре построили г. Хлынов. При этом читатели и не подозревали, что в подлинном списке П. И. Рычкова события были отнесены к трем хронологическим датам, исключающим одна другую, а именно: к XI веку (к дням княжения великого князя Ярослава Владимировича, умершего в1054 г., 2), ко второй половине XII века (новогородские дружинники по сказанию прибыли на Вятку и победили удмуртов в 1181 г.) и, наконец, к XIII веку (ко времени после победы Александра Невского над шведами).

В списке Н. П. Рычкова для этих событий были указаны лишь две даты, тоже взаимно противоречивые, а именно: XI век (княжение Ярослава Владимировича) и XII век (1182 год, когда новогородцы прибыли на Вятку).

При публикации попавшего ему в руки сказания «П. И.Рычков, заметив противоречивость трех дат в нем, две из них просто исключил, оставив только одну (XII век), но не объяснил читателям, почему избранную им дату он считает более вероятной, чем которую-нибудь из остальных двух, а так как историей Вятской земли он совсем не занимался и в своих статьях не обнаруживает никаких знаний о Вятке, даже и в той статье, которую он писал на основе сказания 1, то мы и не имеем оснований полагаться на правильность избранной им даты начала русской колонизации Вятки.

Второй публикатор сказания Н. П. Рычков оказался не в состоянии усмотреть противоречие между двумя датами, значившимися в рукописном сказании, переданном ему хлыновцами, и уклонился от выяснения того, почему в одном рукописном списке сказания выезд дружинников из Новгорода отнесен к 1175 г., а прибытие на Вятку к 1182 г., а в статье его отца эти же события значатся годом ранее (1174 и 1181 гг.).

Статья Рычкова-сына вскоре была перепечатана в географическом словаре Щекатова, благодаря чему получила еще большую известность среди читателей. Авторитет сказания о новогородских дружинниках был значительно усилен историографом Н. М. Карамзиным, сделавшим из него несколько извлечений в своей истории государства Российского. Познакомившись с подлинным рукописным сказанием, Карамзин отметил полное противоречие между приведенными в нем датами, но почему-то приписал его не автору сказания, а «глупым дополнителям» сказания, заявляя, что сам автор не мог гак написать. Однако же он не объяснил, почему он держится высокого мнения об авторе сказания. Из трех дат сказания Карамзин выбрал XII век, но ничем не подтвердил правильность своего выбора и уклонился от объяснения причин разницы дат, приведенных в статьях отца и сына Рычковых; по-видимому, он смешивал между собой этих Рычковых, в своей истории государства Российского он приписал Рычкову младшему составление и издание книги «Опыт Казанской истории», а следовательно, и приложенной к этой книге его же статьи «О древности российских жилищ на р. Вятке».

Итак, познакомившись с историей появления в печати хронологических дат о поселении русских колонистов на берегах р. Вятки и борьбы их с удмуртами, мы неизбежно должны будем признать эти даты по меньшей мере сомнительными, а если мы будем рассматривать сказание в свете тех исторических фактов, которые выявлены уже в XIX и XX веках, то увидим, что почти все сказание оказывается в противоречии с историческими документами, с географическими наименованиями, а отчасти с народными преданиями. Укажем наиболее существенные противоречия и несоответствия.

  1. По сказанию выходит, что г. Хлынов построен в XI, XII и XIII веках. Между тем из документов, опубликованных еще в 1813 г., на Вятке даже в начале XV века никаких городов не было, а наиболее крупными селениями были слободы. Лишь в духовной грамоте (завещании) Галицкого князя Юрия впервые упоминается о городах Вятской земли. Очевидно, они были устроены после 1428 г., когда Юрий Галицкий начал готовиться к борьбе со своим племянником, с Московским великим князем Василием II. за овладение великокняжеским престолом.

  2. В сказании говорится, что г. Хлынов был построен новогородцами на совершенно свободном месте, называемом Баласковым полем. Между тем удмуртское предание рассказывает, что на месте будущего города Хлынова (или Вятки) первоначально находилось удмуртское селение с общественной куалой (языческим молитвенным шалашом). Затем это селение заняли русские поселенцы и вытеснили отсюда удмуртов и разрушили их куалу; это предание надо считать более вероятным, т. к. место постройки города Хлынова в стратегическом отношении было столь удобно, что было бы странно, если бы удмурты не воспользовались им ранее русских пришельцев: оно находилось на высоком берегу р. Вятки, с севера и юга было защищено глубокими оврагами, а с четвертой, западной, было отделено болотом. Безопасность обеспечивалась в этом месте гораздо более, чем в Чудь-Болванском городке или в Никуличине.

  3. Сказание уверяет, что первыми Вятскими колонистами были новогородские дружинники, прибывшие сюда в большом количестве. Между тем ни одна из новогородских летописей на своих страницах не содержит известия о выходе из Новгорода значительного числа дружинников на Вятку и о победе их здесь над удмуртами. В то же время новогородские летописи сообщают о других менее значительных походах из Новгорода.
    В переписных книгах Вятской земли XVII века мы не встречаем ни одного новогородского географического названия XII, XIII или XIV веков, и в то же время в эти книги занесены географические наименования Нижегородско-Суздальские, Галицкие, Северо-Двинские. Даже главная улица г. Хлынова носила в древности Нижегородское наименован (Бритовская улица).

  4. Автор сказания ведет дружинников из Великого Новгорода на р. Вятку путем невероятным именно для XII века.
    По наблюдениям русских историков, русское население в XII—XIV веках для своих передвижений от берегов Волги по северу России пользовалось северными реками: по рекам Шексне, Унже, затем по р. Сухоне выбиралось оно на Северную Двину, отсюда открывался довольно удобный путь вверх по р. Югу и ее притоку Лузе к притокам р.Вятки, Моломе, Ве6ликой и Летке.
    По р. Ветлуге к берегам р. Вятки можно было попасть и более прямым путем или же через р. Вохму и Сухону. А по сказанию дружинники по Волге направляются в р. Каму, в ее нижнем течении устраивают городок, живут в нем 7 лет, затем половина из них отправляется по Каме дальше до Чусовских мест, отсюда по горам и лесам Камского правобережья переваливает к верховью р. Чепцы.

    Но вероятно ли, чтобы в XII веке Болгарское государство, которому в то время принадлежали среднее и нижнее течение р. Камы, позволило русским выходцам свободно разъезжать и даже проживать на его территории, а затем зайти в тыл Болгарии? Как раз именно в XII веке между Болгарией и русскими княжествами происходили военные столкновения.

    Историограф Н. М. Карамзин считал невероятным перевал дружинников от Чусовоких мест к верховью р. Чепцы ввиду очень значительного расстояния между этими двумя пунктами, поэтому при писании об этом перевале он заменил «Чусовские места» р. Осой. Но эта поправка была совершенно произвольной, мало помогала и делу: р. Оса находилась на левом берегу р. Камы и, следовательно, не могла входить в состав Чепецкого волока и, кроме того, едва ли она была ближе к Чепце, чем «Чусовские места».

  5. Сказание о покорении Чепецких удмуртов новогородскими дружинниками находится в противоречии с археологическими данными территории по р. Чепце: в XII веке удмурты по берегам р. Чепцы еще не проживали, они явились сюда значительно позднее, как мы увидим отчасти и из документов настоящего сборника. Археологи считают Чепецкие городища принадлежащими остякам и вогулам (а не удмуртам).

  6. По сказанию Вятская земля, заселенная новогородцами, вплоть до 1459 г. была совершенно независима от русских князей. Между тем внуки Нижегородско-Суздальского князя Семена Дмитриевича в договорной грамоте с князем Галицким в 1446 г. называли Вятку своей «дединой», т. е. принадлежащей их делу, который по сказанию многих летописей скончался на Вятке в начале XV века. Эту претензию Суздальских князей поддерживал и Галицкий князь Дмитрий Шемяка, отец которого был владетельным князем на Вятке уже после смерти князя Семена.
    После смерти Галицкого князя Юрия (1434 г.) Московский великий князь отобрал Вятку от его сыновей, о чем свидетельствует целый ряд грамот, сохранившихся от первой половины XV века.
    В 1452 году Московский митрополит Иона в своем увещательном послании к Вятчанам называет Московского великого князя господином или госпадарем Вятчан, а Вятку - его вотчиной.
    За время своей принадлежности Суздальским и Галицким князьям Вятка была в оппозиции Московским великим князьям, с переходом во власть Московского князя она не всегда выполняла его распоряжения, иногда своевольничала, за что в конце концов, и подверглась в 1489 г. некоторому разгрому.

Итак, сказание о заселении Вятки новогородскими дружинниками и о столкновениях их с туземным удмуртским населением находится во многих случаях в противоречии с несомненными историческими данными, выявленными в XIX и XX веках.

С другой стороны, взявшись за изложение истории Вятской земли почти за 400 лет (с 1181 по 1552 г.), автор в громадном большинстве случаев не смог дать в своем сказании более или менее точной последовательности событий на Вятке: все события происходят у него «в таже лета» во времена «тыя», во многие лета», «егда во граде умножишася тые люди», «по времени, егда умножися благочестие», «по времени довольные».

В его сказании есть только одна дата, высказанная вполне определенно - это год, когда была найдена в лесу великорецкая икона Николая Чудотворца (1383 г.), да и эта дата оказывается неверной; здесь автор перепутал две совершенно разные иконы Тихвинскую (божию матерь) и Великорецкую. Правильной же последовательности событий во времени здесь искать не приходится. Еще первый Вятский историк Вештомов назвал это сказание состоящим из бессвязных отрывков.

В рукописных списках этого сказания, в некоторых по крайней мере, отрывки эти были даже перенумерованы; так, в копии, написанной в Оренбурге в 1751 г., таких отрывков оказывается 50.

Кому же и для какой цели потребовалось такое сказание о поселении новогородских дружинников на удмуртской территории, сказание, наполненное разного рода ошибками? По мнению Вятского историка А. А. Спицына, автор сказания хотел познакомить читателей с результатом выяснения в конце 17-го века поводов к установлению крестных ходов в г. Хлынове. Лично он, равно и А. С. Верещагин относили составление сказания к концу 17 века. По нашему мнению, сказание написано позднее, именно в промежуток времени между 1725 г. и 1739 г; в 1725 г. Вятская провинциальная канцелярия писала в Петербургскую Герольдмейстерскую контору, что в Хлынове не имеется известия о том, когда поставлены города Вятской провинции, а по свидетельству П. И. Рычкова в 1739 г. было уже найдено в Хлынове сказание по крайней мере о 2-х городах Вятской земли и отправлено в Казань. Для чего же это сказание потребовалось Хлыновцам именно во вторую четверть 18 века? Ответ на этот вопрос выясняется нам одним документом, найденным мной в минувшем году в Кировском историческом архиве.

Из этого документа видно, что Вятский епископ Лаврентий Горка, назначенный на Вятскую епархию в декабре 1733 г., в первый же год своего управления этой епархией словесно объявил в Хлынове, что без указа синода он опасается отпускать Хлыновское духовенство с крестными ходами по епархии. Это объявление оказалось в сущности запрещением крестных ходов из Хлынова по епархии и, конечно, оно сильно взволновало хлыновцев: посадские и купцы уже с давних времен привыкли к крестным ходам, а духовенство Хлыновских церквей оказалось под угрозой уменьшения доходов.
Все они, конечно, желали немедленного восстановления крестных ходов, но не могли надеяться на то, что епископ отменит свое распоряжение по собственной инициативе.

Дело в том, что в хлыновских крестных ходах к 18 веку развились странные обычаи и нелепые суеверия. Ход в Великорецкое село совершался водным путем на больших лодках (стругах) и стал походить на экскурсию лиц, сопровождающих икону (в том числе и духовенства) с угощением за счет церковных сумм и народных пожертвований на Великой реке живыми баранами, а в Волковском крестном ходе развилось суеверное почитание светских стрел, окованных железом», как чудодейственного средства против заболеваний, в особенности против какой-то «усовной болезни», во время молебнов пред Волковской иконой Георгия Победоносца хлыновцы производили «вотскими стрелами» уколы в больные части тела. Поэтому Волковский церковный староста ежегодно к каждому крестному ходу пополнял запас стрел, так как за пользование стрелами богомольцы жертвовали в Волковскую казну небольшие денежные суммы. Лаврентий Горка был на Вятке первым епископом с высшим по тогдашнему времени образованием, биограф называл его «крайним гонителем суеверий», он, естественно, не мог мириться с такими наростами в крестных ходах, развившимися при прежнем невежественном духовенстве, поэтому хлыновцы не могли рассчитывать на то, что он по своей инициативе снимет наложенное им запрещение на крестные ходы. Им предстояло хлопотать пред высшим церковным управлением о присылке особого указа, для чего нужно было представлять особую записку с разъяснением причин и поводов к установлению Хлыновских крестных ходов.

Составителем записки был несомненно кто-нибудь из церковных клириков г. Хлынова; об этом свидетельствуют и содержание и характер записки, автор в ней говорит прежде всего о тех крестных ходах, которые были установлены в воспоминание о божественной помощи, проявленной будто бы в победе новогородцев над удмуртами в Чудь-Болвановском городке и около с. Волкова, т. е. о Никулицком и Волковском крестных ходах, а затем повествует о крестном ходе из Хлынова в село «Великую реку», установленном уже лет через 200 после Никулицкого и Волковского крестных ходов. Для более сильного воздействия на чувства читателей автор придал своей записке форму торжественного религиозного сказания, написанного впрочем довольно безграмотно на полуславянском языке, причем устранил из записки всякие враждебные выпады против виновника запрещения хлыновских крестных ходов, он старается сосредоточить внимание читателя на том, что новогородские поселенцы, люди весьма благочестивые, установили крестные ходы по особым обетам навсегда «для вселетной памяти».

Сказание это не было подано в Синод; по-видимому хлыновцы убоялись худых последствий от подачи жалобы на епископа, так как они очень скоро убедились в том, что исследование жалоб иногда может оказаться весьма небезопасным для жалобщика. Вот почему в течение всего периода управления Лаврентия Вятской епархией крестные ходы оставались под архиерейским запрещением. Но лишь только епископ Лаврентий скончался (10 апреля 1737 г.), как хлыновцы немедленно подняли вопрос о возобновлении крестного хода на Великую реку, который до Лаврентия совершался обычно в мае месяце, но подняли его не перед высшим церковным управлением России, а перед местным архиерейским приказом и при том через Вятскую провинциальную канцелярию: 26 апреля 1737 г., т. е. через 16 дней после смерти епископа, сюда явились два хлыновских бурмистра, градской староста, купец 2-й гильдии Злыгостев «с товарищи» и просили канцелярию снестись с архиерейским приказом о разрешении Хлыновскому протопопу совершить в мае крестный ход на Великую реку. Через 4 дня архиерейский приказ уже послал Хлыновскому протопопу соответствующее предписание.

Сказание здесь уже не потребовалось, но в виде особых списков оно стало распространяться среди посадских городов Хлынова, как назидательный материал для чтения; в 1739 г. один экземпляр его отправили через Казань в Оренбург, и через несколько десятков лет сказание после обработки его Рычковыми появляется среди читателей в виде двух печатных статей и начинает считаться своего рода документом по истории Вятской земли, а в XIX веке это сказание, по использованию его историографом Н. М. Карамзиным в качестве материала по истории Вятской страны, приобрело в русской исторической литературе авторитет достоверного источника первоначальной истории Вятского края. Но в 1880 годах два вятских историка А.А.. Спицын и А. С. Верещагин выступили в печати с критикой этого сказания. Второй критик рекомендовал относиться к этому сказанию с особенной осторожностью и лучше всего последовать примеру первого русского историка В. Т. Татищева, который в свою Российскую историю не заимствовал из сказания ни одного известия.

В 1890 годах началась моя научно-исследовательская работа по двум темам: «История удмуртов» и «История Вятского края». Имея в виду получившийся в местной и общерусской литературе разнобой по вопросу о достоверности сказания о русской колонизации Вятской земли, я в своих поисках архивных материалов по упомянутым научным темам с особенной тщательностью следил за тем, не найдутся ли в архивах городов Вятской земли и соседних областных или, наконец, столичных (Ленинграда и Москвы) какие-либо новые материалы, подтверждающие сказание в целом или в каких-либо отдельных его частях, например о появлении первых русских колонистов на Вятке среди удмуртов именно в XII веке или о Новогородском происхождении их, но я не нашел ни одного документа с подобными сведениями, несмотря на то, что поиски мои продолжались до 50 лет.

Напротив, все данные, найденные мной в архивах, не соответствовали сказанию.
Поэтому при изложении в настоящей вводной статье истории заселения русскими Вятской земли и в том числе бывшей удмуртской территории до 18 века я исключил из числа достоверных источников сказание неизвестного автора 18 в., именно вследствие его недостоверности, которая выяснена мной в предисловии более или менее достаточно и пользуюсь лишь сказаниями русских летописей и сравнительно небольшим количеством архивных документов и географическими наименованиями.

Что же говорят нам эти источники?
В русских летописях упоминания о русском населении по р. Вятке начинают встречаться лишь со второй половины XIV века.

Воскресенская летопись под 1374 г. говорит, что в этом году пограбили Вятку ушкуйники-разбойники, после чего на 90 ушкулях (больших лодках) спустились по Каме и Волге к городу Волчары, взяли с этого города 300 руб. откупа, после этого часть ушкуйников на 50 ушкулях отправилась вниз по р. Волге к г. Сараю, столице татарской Золотой Орды, а остальные ушкуйники на 40 ушкулях поплыли от Болчар вверх по Волге, разграбили всю местность к востоку от р. Суры, правого притока Волги, и затем, переправившись за р. Волгу, на конях вернулись на Вятку по берегам р. Ветлуги.
Та же летопись под 1379 г. сообщает о походе вятчан на Арскую землю, под предводительством какого-то Резана.

Но эти группы ушкуйников, конечно, нельзя считать настоящими колонистами Вятской земли, прибывшими сюда с целью постоянного жительства, это были временные пришельцы, появлявшиеся здесь с хищническими целями - с целью пограбить не столько туземное население (удмуртов и мари), сколько их богатых соседей - болгар. Настоящих колонистов-земледельцев среди них в XIV веке было еще немного. Некоторые из них довольно рано осели на нижнем течении р. Чепцы.

Летописи Софийская, Типографская и Рязанская под 1391 годом сообщают, что по р. Вятке проплыли на Каму в насадах новогородцы, устюжане и другие русские люди, присоединившиеся к ним, захватили два камских города Жукотин и Кошан, пограбили в них всех купцов и вернулись благополучно домой.

Название этой реки не местное, не Вятское, а принесенное издалека, именно из княжества Белозерского, по которому под этим названием протекала река (впадала в озеро Чаронду), название которой и было дано левому притоку р. Вятки. В дальнейшей истории как русского, так и удмуртского населения на Вятке река Чепца начинает играть очень большую роль.

От начала XV зека многие русские летописи сообщают известие о переезде на Вятку Суздальского князя Семена Дмитриевича с семьей на постоянное жительство. Переезд этот, как видно из тех же летописей, был вызван столкновением князя Семена с Московским великим князем из-за владения Нижегородским княжеством, ярлык на которое ханом Тохтамышем был отдан Московскому великому князю.

Князь Семен, пригласив татарского царевича Сентяка (или Ентяка) с военным отрядом в 1000 татар, сделал попытку овладеть Нижним Новгородом насильно. Взять город они не могли, а когда им удалось обманным путем войти в Нижний с отрядом татар, то последние произвели в нем большой грабеж и затем побежали. Московский великий князь послал войска преследовать грабителей. Войска не могли догнать их и ограничились лишь тем, что повоевали землю татарскую и подвергли разгрому несколько болгарских городов. Тогда Московский князь послал 2 военачальников с войсками арестовать жену князя Семена. Войска разыскали ее со своей семьей, арестовали, привели в Москву и заключили ее в доме Белеута, боярина Московского великого князя. Этот арест заставил князя Семена явиться с повинной к Московскому князю; последний возвратил ему семью лишь под условием отказа его от всяких притязаний на Нижегородское княжество и выезда из пределов Московского княжества.

Из тех же летописей можно заключить, что Суздальский князь Семен имел связь с Вяткой еще до окончательного своего поселения на ней. Есть много оснований полагать, что здесь на Вятке проживала жена его, княгиня Александра, укрывавшаяся от великого князя Московского, летописи сообщают, что Московские войска нашли укрывавшуюся княгиню в земле татарской, у церкви Николы, поставленной татарином или басурманином Хазибабой. Уж эти дза признака дают нам основание местом укрывательства княгини Александры считать погост на устье реки Чепцы. В самом деле, летописи имели основание в начале XV века считать Вятскую землю землей татарской, так как с 1392 г., по приказанию хана Тохтамыша, вся она была полонена татарским царевичем Бекбутом, а на устьи р. Чепцы в древнее время действительно была построена церковь во имя Николы, почему и погост здесь назывался Никольским или Николо-Чепецким.

Место проживания «княгини Александры во время укрывательства ее от Московского великого князя в разных летописях обозначено неодинаково: «место «Цибирци», «Чибирча», «Бирца», «Волосцибирци», эта разница служит явным доказательством того, что название испорчено переписчиками летописи. Вятский историк А. С. Верещагин в 1906 г. высказал догадку, что в первоначальном списке летописного известия о поимке княгини Александры стояли слова: «на оустии р. Чепцы или Чепцы рцы, т. е. слово реки было обозначено по - славянски - под титлом.

Мы считаем эту догадку заслуживающей внимания и с своей стороны добавим, что косвенным подтверждением того, что жена князя Семена проживала на Никольском погосте, на устьи реки Чепцы, отчасти могут служить переписные книги Вятской земли XVII века, сообщающие нам некоторые позднейшие данные об этом погосте. Из писцовой книги Хлыновского уезда 1629 г. видно, что в начале XVII века Никольский погост имел довольно необычную для сельских погостов Хлыновского уезда колокольню, в которой была устроена третья церковь, еще менее обычная в селах того времени. Можно предполагать, что в свое время (в XIV веке) эта третья церковь была устроена специально для княгини Александры, а поддерживалась по традиции. Кроме того, в XVII в. Никольский погост среди прочих сельских погостов Вятской земли выделялся большим количеством дворов; в 1646 г. он имел 86 дворов, чем превосходил даже некоторые уездные города Вятской земли; в 1678 г., например, в г. Котельниче насчитывалось всего 43 двора, а в гор. Орлове и Шестакове даже 22 двора. В обычных сельских погостах Хлыновского уезда число дворов было еще того меньше - колебалось в пределах первого десятка. Сопоставляя летописные известия о поимке жены князя Александры московскими войсками и о татарском царевиче Сентяке, сказавшем в Москве про татарина Никулу какую-то напраслину, легко прийти к заключению, что крещеный татарин или басурманин Хазибаба, устроивший церковь на устьи р. Чепцы в Никольском погосте, и крещеный татарин Микула, оговоренный в Москве татарским царевичем Сентяком в связи со смертью князя Семена, представляют одно и то же лицо и что есть несомненная связь между именем татарина или басурманина Микулы и названием села Никульчина, находившегося в 6-7 верстах от погоста Никольского на Чепце.

Если, таким образом, жена князя Суздальского княгиня Александра в конце XIV века в течение нескольких лет проживала со своей семьей на Вятке, именно в погосте Никольском, то там же, очевидно, проживали временно многие бояре и сторонники князя Семена, тоже укрывавшиеся от Московского великого князя. Не раз, вероятно, являлся сюда и князь Семен, спасавшийся в татарских .землях от великого князя Московского.

Выше мы уже приводили доказательство того, что князь Семен был на Вятке владетельным князем. Когда и как он сделался таковым, сведений не сохранилось. Возможно предполагать, что ему предоставил Вятку хан Тохтамыш в отплату за предательское содействие его разграблению Москвы татарами Тохтамыша в 1382 'г. Конечно, Вятка конца XIV века, еще малонаселенная, не представляла лакомого куска для князя Семена, настойчиво стремившегося овладеть Нижегородским княжеством, но когда после объяснения князя Семена с Московским великим князем надежда на Нижнегородское княжество окончательно рухнула, ему пришлось довольствоваться и более скудной территорией (как Вятка).

Кроме русских, в Вятской земле в конце XIV века поселились еще некоторые Арские князья, выходцы из южного правобережья Камы. Арами татары называли вотяков (удмуртов). Слова «арские князья» означали, таким образом, князей, владевших удмуртами в южном правобережье Камы. Центром арян южного правобережья Камы был г. Арск (на реке Казанке), устроенный в конце XIII в. или начале XIV в. Как и почему эти князья поселились в Вятской земле? Здесь возможны два предположения, или арские князья принимали участие в походе татарского царевича Бекбута в 1391 г. на Вятку и, по окончании его, на правах победителей остались здесь навсегда, или, может быть, Суздальский князь Семен Дмитриевич, сделавшись владетельным князем Вятки, предоставил им поселиться в Карине в отплату за участие их в предпринятом им совместно с татарским царевичем Сентяком походе на Нижний Новгород с целью его захвата.

Карино, в котором поселились арские князья, находилось в 15 километрах от устья р.Чепцы, где был устроен в XIV в. Никольский погост, послуживший местом укрытия жены князя Семена от Московского великого князя.

Предоставляя это место для жительства арским татарам-князьям, не рассчитывал ли князь Семен на то, что эти князья в случае нужды окажут помощь в оберегании его жены от великого князя Московского?