Раритетные издания

Воткинские были

Глава
"На казенном заводе"

Нужны были какие-то реформы.

В связи с этим бывший главный директор горных дел Соймонов предложил проект нового обеспечения заводов рабочей силой. По его мнению, из тех же приписных крестьян следовало выделить «непременных», то есть постоянных работников, поселить их вблизи заводов и навсегда закрепить за ними. Вместо тысячи приписных к заводу крестьян он предлагал оставить при заводе лишь 58. Но чтобы этот, во много раз меньший контингент рабочих был действительно работоспособным, следовало всех непременных работников обеспечить лошадьми, необходимым обозным инвентарем и упряжью, дать им дома и наделить землей.

По мысли Соймонова, все это должно быть сделано за счет приписных крестьян, которые освобождались от заводской работы.

Одобренный после длительного обсуждения новый проект был окончательно утвержден 15 марта 1807 года.

Согласно этому указу, приписные крестьяне Пермской, Тобольской, Вятской, Казанской и Оренбургской губерний обязаны были поставить уральским заводам определенное число непременных работников.

За свое освобождение приписные крестьяне в течение ряда лет вносили своеобразные выкупные платежи, якобы для обеспечения непременных работников. В среднем выкуп каждой «души» обошелся приписным крестьянам в 27-30 рублей. Таким образом, реформа 1807 года была проведена за счет самих крестьян.

По новому положению к Воткинскому заводу было причислено 78 селений с 3596 «ревизскими душами». «Ревизская душа, или «душа», в царской России являлась единицей учета мужского населения, подлежавшего обложению подушной податью. А так как мужчин переписывали всех, без учета возраста и трудоспособности, то из 3596 ревизских душ, причисленных к Воткинскому заводу, людей, годных к работе оказалось менее половины - 1486 человек. Это последние и должны были, как и приписные крестьяне прежде, выполнять вспомогательные заводские работы за всех престарелых, увечных и малолетних.

Селения непременных работников находились преимущественно на территории заводских лесных дач. Наиболее удаленными от завода были четыре починка в сорока пяти верстах, а самыми ближними — небольшие деревни Конанок, Ключи и Городище, в двух верстах от завода. Деревни Ключи и Конанок уже много лет как вошли в состав города, а Городище как населенный пункт давно не существует.

Реформа 1807 года была проведена в интересах крепостнических заводов. Они получили в свое распоряжение новый состав крестьян, еще не разоренных заводской работой. Крестьяне же, закрепощенные за заводами, сильно пострадали.

Тяжелее всего реформа отразилась на нерусских крестьянах, живших вблизи заводов, - удмуртах, татарах, башкирах, которых после активного их участия в восстании Пугачева правительство стало особенно притеснять. Ранее не приписывавшиеся к заводам, они теперь оказались на положении непременных работников.

Если приписные крестьяне формально считались свободными государственными крестьянами и основным их занятием было сельское хозяйство, то непременные работники становились заводскими крепостными и основной для них являлась уже заводская работа. От остальных крестьян они отличались тем, что не уплачивали никаких налогов в казну, не несли государственных повинностей и не поставляли рекрутов в армию. Вместо этого они должны были сорок лет пробыть на заводе.

Досмотр за ними осуществляли десятники, сотники и старшины, которых назначала администрация из наиболее зажиточных и «благонадежных» крестьян.

Нормы, или, как тогда говорили, «уроки», были установлены строгие. Так, полагалось: вырубить кубическую сажень дров для выжига угля за шесть дней; посадить угольную кучу двоим за 36 дней; выгнать 120 ведер дегтя или 100 ведер смолы за 240 дней. Возить на паре лошадей требовалось: зимой и летом - 40 пудов, в грязь и зимой в мороз -34 пуда, по глубокому снегу или осенью по большой грязи - 30 пудов, а проезжать в час - три версты.

За это непременные работники получали: конный 8 рублей в год, а пеший 3 р. 75 к., да «безденежно» по два пуда провианта в месяц при условии, что отработано в месяц 25 дней. Кроме того, конным работникам полагалось на две лошади 12 рублей в год ремонтных денег. Однако на руки из них выдавали только третью часть, а остальные задерживали в конторе на случай покупки новых лошадей.

Разрабатывая положение о непременных работниках правительство, казалось бы, предусмотрело все для их безбедного житья. Они получили землю и сенокосы, им определили жалование, провиант и ремонтные деньги на лошадей. Были регламентированы и нормы выработки. Однако действительность явилась далеко не такой, как это предусматривалось.

Урочные задания невозможно было выполнять в установленные сроки, отчего и сами работники и их лошади были заняты на заводе значительно больше положенного. Произвол чиновников был таким же, как и прежде. А поскольку теперь непременные работники состояли в «действительной службе», то они подвергались и всем наказаниям, установленным на казенных заводах для рабочей команды.

Основным источником существования семей непременных работников было земледелие, но земли они имели мало. Урожаи хлеба на истощенных землях бывали низкие, и люди голодали. Из-за недостатка сенокосов лишались лошадей. Все это отрицательно сказывалось на крестьянском хозяйстве. Жизнь семей непременных работников мало чем отличалась от бедственного положения семей приписных крестьян.

В целом перестройка заводов на работу с новым составом людей болезненно отразилась на производственной деятельности. Но благодаря проведенной реформе большое количество крестьянских дворов освободилось от заводских работ.

Кроме непременных работников, выполнявших вспомогательные работы, завод имел мастеровых. При основании завода их было всего сто человек. Через 35 лет - 479, через 50 - 590, а через 80 - уже около двух тысяч.

Увеличение количества мастеровых происходило вместе с развитием производства. Пополнение их шло за счет солдатских детей, детей мастеровых, незаконнорожденных и не помнящих родства, за счет беглых приписных крестьян, ссыльных, каторжных и т. п., а также за счет перевода «непременных» в мастеровые.

Но таким образом не всегда удавалось получить необходимую рабочую силу. Поэтому в начале прошлого столетия недостаток ее стали восполнять путем рекрутских наборов. Часть рекрутов вместо армии направляли пожизненно на завод. Из 1966 рабочих завода в 1837 году 304 человека, то есть шестая часть, были из числа пригнанных в порядке рекрутских наборов. Как ни тяжела была тогда двадцатипятилетняя служба в армии, но и она казалась легче пожизненной заводской каторги. Поэтому наборы рекрут на заводы редко проходили без волнений.

Казенные заводы, управлявшиеся горным ведомством, не подчинялись гражданским властям и представляли как бы своеобразную воинскую часть. Все порядки там строились на военный лад. Мастеровые были разделены на команды, во главе с офицером, содержались по военному уставу и судились военным судом.

Положение мастеровых было закреплено специальным законом от 11 мая 1847 года. Закон определял «нижних и рабочих чинов» как «низший после чиновников класс заводских людей», причем нижние чины сравнивались с унтер-офицерами, а рабочие - с рядовыми солдатами. К первым относили уставщиков, мастеров, чертежников, писарей, межевщиков и т. п.; называли их урядниками, или унтер-шихтмейстерами. К рабочим чинам принадлежали мастеровые, непременные работники и цеховые ученики.

На основании этого же положения сыновья нижних и рабочих чинов до пятнадцати лет назывались «малолетами», а с пятнадцати до восемнадцати - «подростками». Являясь крепостными, они со дня рождения вносились в списки заводских людей. С восьмилетнего возраста им полагалось учиться в школах, но школ было мало, и туда попадали преимущественно дети урядников. Допускалось использование «малолетов» и на заводских работах. С пятнадцати же лет их обязательно привлекали к работе, а с восемнадцати зачисляли «в действительную службу», которая продолжалась сорок лет.

Нижние и рабочие чины обязаны были работать 250 дней в году, по 12 часов в день, получая за труд мизерную плату, на которую прожить семейному человеку было невозможно. Поэтому завод выдавал им «безденежно» провиант - муку.

Имевшим жалование менее ста рублей в год давали на себя и на жену по два пуда муки в месяц, на сыновей до пятнадцати лет и дочерей до восемнадцати - по одному пуду. Имелось в виду, что сыновья с пятнадцати лет будут работать сами, а девушки к восемнадцати годам выйду замуж.

Изувеченному и непригодному к работе мастеровому предоставляли место в богадельне или выдавали пуд провианта в месяц.

Надо было «беспорочно» проработать на заводе 35 лет, чтобы, выйдя в отставку, получить трехрублевую пенсию. Но проработать 35 лет, не изувечившись и не заболев, было трудно. А не подвергнуться за это время наказаниям, не «проштрафиться» - почти невозможно. Поэтому пенсий за «беспорочную» службу удостаивались весьма немногие.

На всех рабочих были заведены так называемые «настольные книги», куда заносилось все «состояние» рабочего. В одной из таких книг записано: «Андрей Сергеев Митюков… наказан шпицрутеном через пятьсот человек один раз. Жена—40 лет, Матрена 13 лет, Парасковья 9 лет». В графе, сколько в месяц получает провианта, указано шесть пудов. Или вот другая запись: «Леонтий Петров Трапезников. Во-первых, по приговору... 1816 г. за побег от заводской работы наказан шпицрутеном через сто человек один раз. Во-вторых, за таковой же побег от заводской работы по приговору 1817 года наказан шпицрутеном через триста человек один раз. В-третьих, по приговору 1818 года за побег от заводской работы в седьмой раз наказан шпицрутеном через триста человек один раз. Яков Гребенкин... за побег прогнан шпицрутеном через 700 человек».

Против 147 из записанных в книге 1471 человека сделаны пометки о наказании. Выходит, рано или поздно, но каждый десятый был бит. Наказание шпицрутеном «сквозь строй» - одно из жутких наказаний того времени. Пятьсот, семьсот ударов гибкого ивового прута превращали спину в кусок кровавого мяса. Человек не выносил такого истязания и падал замертво. Его отвозили в госпиталь, лечили, а по выздоровлении «доколачивали» то, что он не вынес с первого раза. Начальство действовало по старой поговорке: за богом молитва, за царем служба не пропадет. Раз было положено от царских властей семьсот ударов, то хоть в два, хоть в три приема, но получи их полностью.

Так наказывали за прогулы, побеги и другие «преступления». За более же тяжкие (разбой, убийство) приговаривали к ссылке на отдаленные заводы и в Нерчинскнй округ.

С переходом Воткинского завода в казну управление им осуществлялось горным начальником. С 1763 по 1828 год, пока Воткинский завод вместе с Гороблагодатскими заводами составлял один горный округ, он имел общего с ними горного начальника.

Крупный специалист горного дела А. Ф. Дерябин, управляющий заводами в течение ряда лет, провел реформу 1807 года, организовал в Воткинске выделку инструментальной стали, установил здесь первый на Урале прокатный стан.

Сменивший Дерябина Мамышев (1818-1826) построил на заводе «две сильнейшие» воздуходувные машины, потому что прежние, по его словам, «были до того худы, что трудно сыскать где-нибудь хуже». При нем выделка железа достигала 150 тысяч пудов в год.

С 1828 года Воткинский завод выделился в самостоятельный горный округ и имел обособленное управление в виде Главной конторы. Кроме горного начальника, в контору входили два члена, старший из которых являлся заместителем горного начальника, ведал судом и другими административными делами, а младший управлял заводом. В ведении этих лиц находились военный суд, заводская и окружная ПОЛИция, лесная стража, разряд, ведавший рабочей силой, заводская чертежная, архитектор завода, заводские смотрители (заведовавшие заготовкой и отпуском материалов и провианта), госпиталь, окружное училище и даже духовенство завода и селений округа. В дополнение к этому при заводе всегда находилась еще и воинская команда.

Формально вся производственная деятельность была сосредоточена в руках управляющего заводом. Но поскольку Камско-Воткинский горный округ состоял по существу из одного завода, то фактически управлял им сам горный начальник. Власть горного начальника, особенно в таком захолустье, каким являлся тогда Воткинск, была поистине неограниченной. До отмены крепостного права заводские власти судили и миловали, награждали и наказывали рабочих, давали им работу и прокорм, распоряжались их жизнью и имуществом, учили грамоте, и наставляли терпению и кротости через своих духовных помощников. Жаловаться на них было некуда и некому по пословице - до бога высоко, до царя далеко.

Судебно-административная деятельность отнимала много времени, внимания и энергии у начальника округа и Главной конторы и, безусловно, отрицательно отражалась на руководстве самим заводом.

Из горных начальников Камско-Воткинского горного округа в XIX столетии наиболее видными организаторами производства были И. П. Чайковский и А. И. Иосса.

С 1837 года, одиннадцать лет, горным начальником Камско-Воткинского горного округа состоял Илья Петрович Чайковский, отец великого русского композитора. При нем на заводе был введен, раньше чем на других заводах Урала, пудлинговый способ получения металла, открылась судостроительная верфь и завод перешел от чистой металлургии к машиностроению.

На высоком уровне завод находился при горном начальнике А. И. Иосса, позднее перешедшем на работу в Петербургский горный институт. При нем в 1858 году завод из своих материалов и своими силами изготовил такое ответственное сооружение, как сорокаметровый каркас для шпиля собора Петропавловской крепости в Петербурге. Иосса же внес предложение о постройке на заводе мартеновских печей. Но перевод на работу в Горный институт помешал ему осуществить свою идею.

Постройка первой на Урале и второй в России мартеновской печи на Воткинском заводе была произведена при горном начальнике Тимофееве в 1871 году.

Тяжелый, изнурительный заводский труд рано выводил из строя крепостных рабочих.

Заботясь не столько о продлении их жизни и здоровье, сколько о сохранении рабочей силы и сокращении расходов на содержание инвалидов п сирот, заводы вынуждены были иметь свои лечебные учреждения. Поэтому госпиталь в Воткинске появился одновременно с открытием завода. Но только полвека спустя, в 1809 году, было построено специальное здание госпиталя на том месте, где сейчас возводится городской Дом культуры.

Даже в таком необходимом деле, как сооружение лечебных учреждений, горное ведомство избегало тратить свои средства. Больницы, как и церкви, строили за счет рабочих, путем вычета с каждого заработанного рубля «по одной копейке с половиною на госпиталь».

Медицинская помощь в госпитале предоставлялась всем «чинам». Нижние же и рабочие чины пользовались в нем и стационарным (коечным) лечением, за что во все время болезни рабочего удерживалась с него «половина жалования и провиант, подлежащий к выдаче ему лично».

Неработавшие на заводе за пребывание в казенном госпитале должны были платить деньги.

Заводский госпиталь находился в ведении старшего врача, в помощь которому давался еще младший лекарь. Хорошей постановки лечебного дела добился в первой четверти прошлого столетия врач Воскобойников, работавший в Воткинске почти двадцать лет. После него более сорока лет старшим врачом был доктор медицины и хирургии Тучемский. Доктор В. Спасский работал здесь почти двадцать пять лет и написал ряд научных работ о населении и санитарном состоянии Камских заводов.

С отменой крепостного права и учреждением земств, в 1864 году, в Воткинске открылась земская больница. В ней работало всего два врача. Естественно, что они не могли обслужить всех нуждающихся в медицинской помощи. Поэтому многие в больницу не ходили и обращались к бабкам и знахарям.

Ни управление горными заводами, ни земство не уделяли должного внимания вопросам здравоохранения. Достаточно сказать, что деревянное здание заводского госпиталя, простояв более 110 лет, было снесено только после революции, а специальное больничное здание земством было построено лишь в 1905 году.

Заводу всегда нужны были грамотные люди - писаря, счетоводы, кладовщики, чертежники. Развитие производства требовало также грамотных мастеров и техников. Царское же правительство школ для народа почти не открывало.

Поэтому горное ведомство и заводы вынуждены были сами заботиться об учебных заведениях. Первая школа в Воткинске появилась в 1807 году, то есть через пятьдесят лет после основания завода. Называлась она Малой горной школой и имела двухлетний курс обучения. Через двадцать лет была учреждена такая же школа в селе Перевозном.

Из архивных материалов 1828 года видно, что в первой школе обучалось до пятидесяти человек, а во второй - тридцать. Умеющих читать и писать в Воткинске и селениях насчитывалось всего 190 человек (1,02 процента к числу всех жителей).

Однако начального образования было недостаточно для подготовки заводских служащих. Поэтому еще через двадцать лет (!) при заводе открывается Окружное горнозаводское училище, которое в то время приравнивалось к среднему учебному заведению.

В нем, кроме изучения основ наук, проводились практические занятия по столярному, слесарному и кузнечному делу, а также по письмоводству и счетоводству. Программа этого училища преследовала цели подготовки заводских служащих. Выдержавшие с успехом выпускной экзамен могли устроиться в конторе писарями.

Только очень немногие из окончивших Окружное училище попадали в Екатеринбургское горное училище, по выходе из которого они могли быть пробирщиками или уставщиками.

Во все эти школы принимали только мальчиков. Для девочек же существовала специальная начальная школа. В ней обучали тому же, чему и в Малой горной школе, с добавлением занятий по рукоделию и домашнему хозяйству. Женская школа была доступна уже совсем немногим.

Ко времени отмены крепостного права в Воткинске и округе имелись (1856 г.) четыре школы с 19 учителями и 512 учениками, из них всего 25 девочек.

Таким образом, на 23 539 человек мужского населения округа в школах училось лишь 487 мальчиков, и один учащийся приходился на 48 жителей мужского пола. Это было весьма мало, но это было значительно больше, чем по всей. Вятской губернии, где число учащихся относилось к общему числу жителей, как 1:170.

Во времена крепостного права, когда грамоте обучали по системе «аз да буки», учение было нелегким. Науки вколачивались в учеников розгами. Недаром народная пословица говорила, что плод учения сладок, да корень горек. Родители не всегда охотно отдавали своих детей в школу. Поэтому набор учащихся туда проводился принудительно, в порядке разверстки между селениями.

Пенсионер завода Я. И. Фертиков так вспоминает о том, как попал в заводскую школу его отец, бывший крепостной крестьянин из деревни Фотен: «Когда ему исполнилось 11 лет, пришло в их деревню распоряжение от управляющего заводом выслать двух мальчиков на ученье. Поднялся по деревне плач и стон. Не было ни у кого охоты посылать своих детей в школу. Тогда собрали сход, и на сходе порешили бросить жребий, кому идти учиться. Жребий пал на моего отца и другого мальчика. С плачем и причитаниями провожали домашние моего отца на учение в школу, зная, что горькая предстоит ему жизнь, через синяки и побои придется одолевать премудрость науки».

С отменой крепостного права школьная сеть в Воткинске развилась, но все же была весьма недостаточной. По официальным данным 1892 года, в Воткинске были: Окружное училище и начальная школа Министерства народного просвещения, четыре земских школы (две мужские и две женские), две церковноприходские школы, временная частная школа, школа для кружевниц и школа грамотности, учителе которой получал от земства ежемесячно по 9 рублей и собирал с каждого ученика плату по 30 копеек в месяц. И это в крупном населенном пункте Вятской губернии!

Рабочие хотели учить своих детей, мест же в школах не было и приходилось прибегать к такому суррогату школ, как школы грамоты. Старый рабочий завода И. И. Рыжов рассказывал: «Учился я только три месяца. Моим «университетом» был домик учителя в отставке по старости Полудницина Михаила Андреевича. Мать за это платила учителю 60 копеек в месяц. За это время я одолел азбуку на славянском языке да выучил наизусть несколько молитв».

В начале этого столетия воткинское окружное училище было реорганизовано в городское училище, да вновь открылись женская и мужская гимназии и механико-техническое училище.

Гимназии были частными, с платой за обучение. На открытие механико-технического училища деньги собирала буквально с миру по нитке.

Из отчета директора училища за 1907 год видно, что на его открытие были собраны средства: от спектаклей - 201р. 96 к., от воткинского волостного правления - 740 рублей, от управления Камско-Воткинского горного округа - 105, от нижегородского купца Сироткина - 50 и платы за обучение - 195 рублей. Так механико-техническое училище существовало три года, пока не было взято на государственный бюджет.

О скудности отпускавшихся на народное образование средств говорит и то, что до революции в Воткинске не было построено ни одного специального кирпичного школьного здания. Если бы не частная инициатива, то здесь вообще не было бы учебных заведений повышенного типа.

Неудивительно поэтому, что в 1912 году из 21010 воткинских жителей 12219 человек (или 58 процентов) было неграмотных, а в школах училось всего 1370 человек.

Население Воткинска, как и население всей царской России, было, по образному выражению В. И. Ленина, «ограблено» в смысле образования, света и знаний.

Если первая школа появилась в Воткинске только на пятидесятом году существования завода, то церкви начали строить одновременно с ним. Уже в 1760 году была здесь деревянная церковь, пугачевцы ее сожгли. Через год выстроили новую. Простояв более сорока лет, она обветшала. Заводское начальство вместе с духовенством стало просить разрешения открыть в Воткинске уже собор, потому что к тому времени заводские поселения были приравнены к городам.

Но собор - сооружение дорогое. Требовалось много денег. Выход был найден просто. Стали отчислять от заработка рабочих на сооружение собора по 5 копеек с рубля. Через двадцать лет собор выстроили. Однако и в собор народ ходил плохо. Соборный священник А. Чернышев о своих прихожанах писал, «что они, проживая вдали от церквей и в глуши лесов, были погружены в глубокое невежество: грамотности между ними почти не существовало... усердие их к церкви было не глубоко».

Рабочие не видели для себя пользы от исполнения религиозных обрядов. Обходились и без них. Но не так смотрело на это духовенство.

Церковь с ее учением о кротости и смирении нужна была самодержавному строю для удержания в повиновении рабочего люда. В дополнение к кнуту административному необходим был еще и кнут духовный. Заводское начальство понимало, что если народ не будет ходить в церковь и слушать духовные наставления, то в его среде появится вольнодумство. Однако своими силами приучить рабочих ходить в церковь и исполнять религиозные обряды местные власти не сумели. Тогда обратились за помощью. Духовенство написало жалобу архиерею с приложением списка 582 человек, уклонявшихся от церковных обрядов.

Архиерей решил вольнодумцев наказать. Из Вятской духовной консистории пришла в воткинскую заводскую контору бумага, в которой говорилось: «За всеми внушениями их, те приходские люди к выполнению сего душеспасительного долга остались непреклонны и непослушны, почему и оштрафовать их, приходских людей, силе выше прописанного 1801 года, января 18 дня, именного высочайшего указа, каждого положением, которые не были (в церкви - ред.) через год сотня, через два - двух сот, через три - трех сот земных поклонов и так далее, прибавляя на каждый год небытия по сто поклонов».

Выходило так, что если не ходишь в церковь, то получай штраф по сотне земных поклонов за каждый пропущенный год. Но чтобы люди не уклонились и от этого «христианского долга», в бумаге было указано, что отбивать поклоны он должны были «в воскресные и праздничные дни за литургиями (церковная служба, обедня - ред.) в приходских их церквях под смотрением духовных их отцов и полиции».

Как говорится, не мытьем, так катаньем заставляли людей ходить в церковь. Однако такие меры плохо действовали на сознание трудового народа. Когда было закончено строительство собора, духовенство подняло вопрос о сооружении второй каменной церкви. Но на этот раз рабочие решительно отказались давать деньги на нее, и дело постройки новой церкви остановилось.

Постепенно церкви все же строились, и к началу этого столетия их в Воткинске было уже семь.

Не ограничиваясь наличием церквей, духовенство совместно с заводским начальством каждый цех приписало к какому-нибудь святому - фабрики назывались: Троицкая, Вознесенская, Петропавловская, Предтеченская и т. д. В цехах висели иконы, и перед ними теплились лампады.

Старый рабочий завода С. М. Шлюхин рассказывал: «Весь угол мрачного помещения паровозного цеха был увешан иконами. Как только закончится смена, рабочие должны были спеть молитву перед закопченными ликами святых, и только после этого мастер распускал их по домам. Так было и на этот раз. В цех пришел еще с проповедью священник Ильинской церкви. Он гневно упрекал рабочих, еле стоявших на ногах от усталости, в том, что они стали плохими «мирянами», редко посещают храм божий, мало жертвуют на строительство церкви. Тут неожиданно раздался скрипучий голос богобоязненного старичка Фертикова Петра Ильича. Ко всеобщему удивлению он заявил батюшке, что в церковь не ходит потому, что рабочих по воскресеньям заставляют работать, а зарабатывает он такие гроши, что семья живет впроголодь и жертвовать на храм ему не из чего. К голосу Фертикова присоединились еще несколько человек. Батюшка поспешно ушел. А на следующий день старика Фертикова мастер не пустил на работу».

Так духовенство совместно с заводским начальством принуждало рабочих к исполнению религиозных обрядов. Редко ходишь - бей поклоны по праздникам в церкви на виду у всех, да еще под надзором полиции, вовсе не ходишь - тогда и с работы долой. Не жалуйся на работу и на грошовые заработки!

Другим местом, где одурманивали народ и опустошали его карманы, были кабаки.

Кабаков в Воткинске было много. Так много, что сами мастеровые стали протестовать против их открытия. Дело дошло до того, что в 1868 году мастеровой Сазонов и ряд других написали жалобу: «Имея в виду сильно развившееся в среде нашего общества пьянство, через которое многие мастеровые, придя в бедность и нищету, впали в другие низкие пороки и относя это пьянство к открытию в Воткинском заводе кабаков, мы полагали с 1869 года открыть в заводе только по одному кабаку в каждом сельском обществе, всего в четырех обществах четыре кабака».

Волостной сход одобрил это предложение. Однако выступивший на сходе мировой посредник Юмашев заявил, что открытие кабаков не должно быть ограничено, так как «через это казна должна лишиться доходов», и что если кто-либо будет противоречить, то он тех лиц подвергнет штраф от 25 копеек до 3 рублей. На первый же раз арестовал двух человек, Ивана Быкова и Ивана Степанова, «за выраженное ими нежелание иметь кабаков в большем числе».

Что же могли поделать против начальства рабочие? Ничего. Они так и писали: «Однако же мировой посредник все-таки настоит, чтобы предложение его было исполнено непременно». Все же они подали жалобу в заводоуправление, прося защиты, но и тут оговорились, что «писать жалобы на мирового посредника нам, мастеровым, никто не решается из опасения, чтобы не быть высланным из завода».

Крепостные люди были бесправны. Они состояли в рабстве у помещиков, заводчиков и казенных заводов. Вся жизнь крепостного и жизнь его детей находилась во власти хозяина. Их не только заставляли работать, нещадно наказывали, но и лишали человеческого достоинства - меняли, дарили, передавали, продавали и покупали, как вещи.

Архивы сохранили нам документы, которые невозможно читать без волнения. Вот один из них, свидетельствующий о полном бесправии и тяжелом материальном положении крепостного человека.

«Палашка Пьянкова из сельца Епишенки просит отпусить ее в оное сельцо, дабы похоронить отца своего Игнашку, лишившегося живота по причине голода». На этой краткой и весьма ясной просьбе рукой власть имущего наложена следующая резолюция: «Оную Палашку, подносчицу угольную, не только отпустить должно, а всыпать двадцать горячих, - знать надобно: важный заказ на кричу получен, не до разгулов».

Здесь немного написано, но как много сказано! У крепостного человека и имени-то настоящего не признавали. Она не Пелагея, а Палашка, и отец ее не Игнатий, а Игнашка. Жизнь же Игнашки была далека от благополучия, так как он «живота лишился по причине голода». И родную дочь не отпустили за пять верст похоронить отца! Интересы казны - «важный заказ на кричу» - были выше родственных обязанностей в глазах заводских приказчиков. Видно, другие руки опустили в могилу несчастного человека.

Но как ни тяжела была жизнь крепостных, в их среде всегда было немало даровитых умельцев, имевших светлую голову и золотые руки. Далеко не всем из них предоставлялась возможность приложить свои знания и смекалку, навыки и природную любознательность к большому делу. Многие, задавленные нуждой и бесправием, погибали в безвестности. Но те, кто получал поддержку в своих исканиях, показывали незаурядные способности.

К таким нашим землякам, работавшим на Воткинском заводе, следует прежде всего отнести Семена Ивановича Бадаева.

Воткинский завод издавна являлся заводом-экспериментатором. Здесь проводились многочисленные опыты по внедрению новых производств, имевших большое значение в развитии русской техники.

Так обстояло дело и с внедрением изготовления инструментальной стали. Первые опыты получения стали на заводе относятся еще к концу XVIII столетия. Но сталь того времени была низкого качества и могла быть употреблена лишь на сельхозорудия, топоры и другие поделки. Для изготовления же инструментов в России пользовались преимущественно английской сталью. В начале прошлого столетия в связи с наполеоновскими войнами и экономической блокадой цена на английскую сталь сильно возросла. Поэтому правительство вынуждено было задуматься над изысканием способов приготовления отечественной стали.

А. Ф. Дерябин, управлявший в эти годы Камскими и Гороблагодатскими заводами, решил наладить ее производство на Камских заводах. С этой целью в 1801 году он пригласил в Воткинск тульского мастера Якова Гайдурова, которого рекомендовали Дерябину, как человека, умеющего делать литую и цементную сталь. Поскольку дело было весьма нужное, Гайдурову установили высокий по тому времени оклад в 700 рублей в год, а Воткинскому заводу ассигновали 5 тысяч рублей на постройку печей и горнов, необходимых для проведения опытов.

Но то ли Гайдуров должным образом не был знаком с изготовлением стали, то ли он не желал раскрыть свои секреты, только дело двигалось весьма медленно и нужной стали не получалось.

Дерябин же, поставивший задачу освободиться от необходимости покупать дорогую иностранную сталь, не оставляя мысли добиться успеха. В 1810 году он направил на Воткинский завод приехавшего из Германии техника Грасгофа для организации производства стали.

Однако ни Гайдуров, ни Грасгоф надежд Дерябина не оправдали, и летом 1811 года от него из Петербурга поступило предписание опыты Грасгофа прекратить, так как «сделаны особые распоряжения о выделке на заводе литой стали через стального мастера Семена Бадаева».

Самоучка крепостной дворовый человек гвардии поручика Рогозина Семен Иванович Бадаев родился в 1778 году. В 1809 году он сделал заявление, что знает секрет приготовления литой стали. Первые свои опыты он проводил при Петербургском заводе хирургических инструментов. После некоторых неудач работа увенчалась полным успехом. Тогда Бадаев дал согласие наладить производство стали и открыть секрет ее получения там, где будет ему указано.

Бадаеву предложили самому выбрать место для постановки опытов уже в широком масштабе. Признавая гороблагодатское железо более пригодным для изготовления стали, он избрал для этой цели Воткинский завод, работавший на гороблагодатских чугунах.

В 1811 году Бадаев приехал в Воткинск. Ознакомившись со сталеделательной печью, построенной Гайдуровым, он нашел, «что она годится только для обжига извести, а не для дела стали».

Таким образом, в Воткинске он начал все вновь. Для оказания технической консультации к нему был прикомандирован горный техник А. И. Соколов. Развернулись опыты приготовления стали в Воткинске. В начале 1812 года отсюда в Петербург была отправлена первая проба ее - несколько брусков разной толщины общим весом до 30 фунтов (12 килограммов). Сталь отлично выдержала все испытания. Приготовленные из нее хирургические инструменты показали ее «превосходную» доброту.

Проведя ряд новых опытов, Бадаев усовершенствовал и упростил способ выделки стали. Теперь она вполне могла заменить дорогую английскую. Уже в 1812 году Департамент горных и соляных дел предписал продавать бадаевскую сталь по 120 рублей (ассигнациями) за пуд, приравняв ее в цене к английской. А так как ее выделывалось еще весьма мало, то было предложено ускорить строительство «стального заведения» и увеличить ее производство.

В 1813 году Бадаев закончил опыты и приступил к изготовлению стали уже в заводских условиях. С этого времени стали, получившей название «бадаевской», в Воткинске ежегодно приготовлялось до двух тысяч пудов.

Открытие способа приготовления инструментальной стали Бадаевым имело чрезвычайно важное значение для России. Страна освобождалась от ввоза иностранной стали и могла экономить большие средства. В связи с этим, признавая заслуги Бадаева, правительство выкупило его у помещика за 1800 рублей серебром, наградило золотой медалью на Андреевской ленте и предоставило право получения офицерского чина.

В энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, отразившем лучшие технические достижения той эпохи, сказано, что Бадаев в Воткинске «довел сталь как цементную, так и литую, до высокой степени крепости, и впоследствии, соединением стали с платиною, придал металлу особенную вязкость и крепость в сварке».

Дальнейшая судьба этого самоучки-экспериментатора во многом сходна с уделом других даровитых людей из народа, которые много сделали для развития отечественной техники, а затем были преданы забвению и умирали в бедности.

При поступлении С. И. Бадаева на Воткинский завод ему было установлено хорошее по тому времени жалованье - 1200 рублей ассигнациями в год. Когда его сталь получила похвальные отзывы и выделывалась уже тысячами пудов, горное ведомство присвоило ему чин гиттенфервальтера 10-го класса (старшего горного чиновника) и наградило его несколькими медалями.

Однако не прошло и десяти лет с начала массового изготовления «бадаевской» стали, как ее изобретателя назначили смотрителем заводского госпиталя! Лишь в 1825 году заводская контора спохватилась, что «эта должность не соответствует прямой службе его обязанности». Но через год он опять был оторван от любимого дела и назначен заседателем воткинского горного суда, где работал по апрель 1828 года. В 1828 году по новому штату Воткинского завода талантливый металлург остался... без должности. Лишь вмешательство главного начальника Уральских горных заводов заставило включить С. И. Бадаева в штат завода.

Получив в августе 1828 года предписание заняться опытами по выделке сплава стали с платиной, Бадаев смог приступить к работе лишь в ноябре, так как «стальная фабрика» со всем оборудованием еще раньше сгорела и проводить опыты было негде.

После успешного испытания платинистой стали, приготовленной Бадаевым, горное ведомство дало Воткинскому заводу заказ на отливку трех пудов этой стали. 20 августа 1829 года Бадаев доносил горному начальнику Воткинского завода: «Стали платиннстой отлито мною по настоящее число 2 п. 10 ф. и затем остается отлить 30 ф. А как скоро может быть оная вся приготовлена, то я на это время определить не могу, потому что я теперь не имею ни одного человека, которому бы можно было поручить проковку платинистой стали. На сей предмет я имел учеников Ивана Вострокнутова и Афанасия Лаптева, но заводский разряд их взял от меня... А при том, кроме проковки стали, необходимо нужно ее испытывать, чтобы быть самому уверенным в ее доброта, но я не имею к тому пособий. От 15 июня я просил контору приказать, кому следует поскорей поставить мне избу, где бы можно было испытать сталь, и устроить молоток для проковки стали. Изба по сие время не готова, а к построению молотка и признаков нету...».

Бадаевский метод получения стали был достигнут чисто опытным путем, без научных обоснований. Несмотря на это, С. И. Бадаев своими многолетними трудами внес большой вклад в развитие отечественной металлургии и принес славу Воткинскому заводу - первым в России освоившим производство инструментальной стали высокого качества.

Умер Бадаев в Воткинске в сентябре 1847 года, в возрасте 69 лет, будучи уже в отставке.

Одновременно с освоением производства новых типов стали на Воткинском заводе совершенствовались и способы обработки металлов. Уже было рассказано, что из кричного железа здесь изготовлялось связное, полосовое и кровельное железо. Все эти сорта выковывали под молотами. Особенно сложным было приготовление кровельного железа. Полосу металла нужно было так расплющить ударами молота, чтобы получить лист определенной толщины и размеров. Работа эта была весьма трудоемкой и стоила дорого.

Дерябин, много занимавшийся совершенствованием производства на Камских заводах, установил здесь плющильные станы для выделки обручного железа, а затем и листопрокатный стан. Усовершенствование прокатного производства связано с деятельностью механика-самоучки Льва Федоровича Сабакина.

Л. Ф. Сабакин был даровитым механиком. Он дважды побывал в Англии и дал описание ряда иностранных изобретений. Немало изобрел и сам. За многие полезные новшества ему дали чин и наградили орденом.

Встретившись с Дерябиным, Сабакин согласился поехать на Камские заводы. Было ему тогда без году шестьдесят лет. Изобретателю поручили осмотреть плющильные машины на Воткинском заводе и в случае необходимости установить их по своему усмотрению.

Прибыв сюда в январе 1805 года, он проработал на Камских заводах вплоть до своей кончины в 1813 году. Под его руководством в 1810 году на Воткинском заводе был установлен первый на Урале листопрокатный стан и улучшена воздуходувная машина.

С этого времени производство листового железа в Воткинске увеличилось, качество его улучшилось, а стоимость удешевилась.

Сабакин был не только любящим свое дело, но и весьма скромным человеком. Поступив на Камские заводы, он отказался от полагавшегося ему жалованья в 2 тысячи рублей в год, изъявив согласие работать только при 500-рублевом окладе. Лев Федорович являлся дедом знаменитого русского металлурга П. П. Аносова, который, рано лишившись родителей, воспитывался у него.

В декабре 1813 года «Новая Санктпетербургская газета» писала: «Из Перми от 12 августа сообщается, что «на состоящихся в здешней губернии Камско-Ижевских заводах скончался сего числа после долговременной болезни на 69 году от роду г. надворный советник Л. Ф. Сабакин. Сей почтенный старец, восприняв бытие свое в земледельческом состоянии, с самых юных лет имел превеликую скромность к механическим занятиям, через редкие природные дарования свои достиг, наконец, до отличных познаний в механике».

В период Крымской войны 1854 - 1856 годов значительно возросло требование на черный металл. Пытливая мысль русских людей изыскивала всевозможные способы его получения. В этом деле большая заслуга принадлежит Федору и Ивану Лукьяновичам Сосниным из сельца Кергоя, Ярославской губернии.

В 1854 году, будучи проездом в Воткинске, Соснины явились к управителю завода и предложили наладить производство железа из окалины. На железоделательных заводах того времени окалины, образовывавшейся на поверхности раскаленного металла при ковке, скапливалось огромное количество. Соснины предложили также перерабатывать богатые железом кричные шлаки и горелые листовые обрезки. Получив разрешение, они успешно ввели свой способ на Воткинском заводе, а затем на заводах Холуницкнх, Чермозском, Очерском, Никольском. Нововведение Соснины дало отличные результаты, а о его творцах так сообщалось в официальных материалах Воткинского завода: «Крестьяне Соснины, построив небольшую печь для выделки кусков из окалины, научили мастеровых приготовлению такого железа и, далекие от всяких корыстных видов, но, имея в виду одну лишь пользу, уехали, оставив воспоминание по себе и добрым делом своим и прекрасным поведением».

Соснины уехали, а их опыт остался. Бывший управитель завода И. Котляревский писал позднее, что «теперь вместо того, чтобы бросать окалину, как негодную вещь, ее употребляют на выделку кусков, которые потом перекатываются в сортовое железо, особенно отличающееся своею мягкостью. В год на этой печке выделывается до 600 пудов кусков, ценою в 17 коп. пуд; между тем как пудлинговые куски обходятся в 30 копеек».
Таким образом, в поступке крестьян Сосниных проявились черты, свойственные лучшим русским новаторам, не преследовавшим корыстных целей, а стремившимся сделать свой опыт народным достоянием.

Воткинский завод издавна славился высоким качеством своих изделий и превосходными мастерами. М. И. Калин, побывавший в этих местах в 1924 году, говорил на собрании ижевских металлургов, что «здесь мы найдем работников, которых по своему искусству, по своему умению работать вряд ли найдешь во всем мире...»

Его оценка находит подтверждение в. истории здешних предприятий.

Еще в начале XIX века А. Ф. Дерябин отмечал, что мастеровые Камских заводов особенно отличались «в разных более тонких, точных работах, требующих умения, искусства, подлинного мастерства».

Из поколения в поколение, от дедов к отцам, от отцов к сыновьям передавался богатый производственный опыт. Сто лет тому назад управитель завода Котляревский писал: «Некоторые из мастеровых заводских, с разрешения начальства, имеют свои собственные кузницы... и... каждый мастеровой... с малолетства приучает детей своих к ремеслу, так что эти последние, поступая на действительную службу, нередко прямо определяются в работу кузнецами. Поэтому Воткинский завод преимущественно славится хорошими кузнецами, изделия которых не уступят лучшим мастерам других мест».

М. Блинов в «Историко-статистическом описании Воткинского завода» (1855 г.) указывал, что завод с 1845 года был в состоянии выделывать до 450 тысяч пудов железа в разнообразных видах и размерах, начиная от тонкой проволоки и часовой пружины до корабельного листа, от прибойного гвоздя до 300-пудового якоря, и добавлял: «мы можем сказать беспристрастно, что ни на одном из Уральских заводов нет таких слесарей, как на Воткинском». Воткинские слесаря изготовляли стальные печати, бритвы, столовые и перочинные ножи, ножницы и даже дамские браслеты, «заслуживавшие всегда полное одобрение знатоков этого дела».

Высокое качество металла и замечательное мастерство рабочих при достаточно хорошем по тому времени оборудовании создали заводу большой авторитет. Поэтому, несмотря на удаленность от столицы, заводу нередко давались от казны ответственные заказы.

Так, еще его управитель Венцель в 1774 году докладывал, что на Камских заводах «начато делать сортовое железо к строительству Кремлевского дворца».

Позднее здесь изготовляли балки для потолочных перекрытий Зимнего дворца в Петербурге и белую листовую жесть для покрытия царскосельских дворцов. А в 1858 году Воткинским заводом было выполнено такое сложное сооружение, как каркас шпиля для собора Петропавловской крепости.

История этого сооружения начинается еще в петровские времена. Заложенная Петром I для защиты устья Невы Петропавловская крепость с постройкой крепости в Кронштадте утратила свое военное значение и была превращена в политическую тюрьму. При Петре I в крепости был построен собор. В 1756 году от удара молнии у собора сгорели шпиль, драгоценные часы с курантами, колокольня и были сделаны большие повреждения внутри собора. Его реставрировали. Но в 1830 году пришлось провести ремонт креста и ангела, установленных на шпиле в 122 метрах от земли. Работу эту выполнил «Ярославской губернии казенный крестьянин кровельного цеха мастер Петр Телушкин» без каких-либо строительных лесов. Однако таких отважных умельцев больше не находилось, и через 24 года пришлось для ремонта шпиля построить леса, сооружение которых отняло много времени и средств. Поэтому на будущее решили перестроить шпиль так, чтобы в случае вынужденного ремонта обойтись без лесов. Изготовление металлического каркаса нового шпиля поручили Воткинскому заводу.

Проект каркаса для сорокапятиметрового шпиля собора разработал крупный русский инженер и ученый Д. И. Журавский.

Все части шпиля следовало сделать из отечественного железа. От сооружения требовалась большая прочность, удобство его сборки и последующих ремонтов, и в то же время оно должно было быть наивозможно недорогим. Все условия были выдержаны заводом.

Приготовленный в Воткинске каркас разобрали, окрасили суриковой масляной краской и погрузили на баржи для доставки водою до Твери (теперь Калинин), а из Твери до Петербурга стропила перевезли по железной дороге.

Для монтажа шпиля на месте из Воткинска в Петербург выехали горный техник Девятов с 29 рабочими.
Стропила доставили в столицу в конце мая 1858 года, а 26 ноября Журавский уже рапортовал об окончании работ. За шесть месяцев стропила были не только собраны, но и покрыты медными золочеными листами.

Воткинский металл и искусство воткинских мастеров выдержали испытание временем. Шпиль простоял уже сто лет и, как сообщает главный хранитель музея «Петропавловская крепость», в «1957 году вновь золотился, и предварительно были проверены его конструкции, причем было установлено, что они находятся в хорошем состоянии и выполнены в соответствии с заключением комиссии 1855 года и проектом Журавского».

Так, в сооружение одного из величественных зданий Ленинграда был вложен труд и воткинских мастеровых.

Прошло почти сто лет со времени основания Воткинского завода. За столетие он разросся, но как при возникновении, так и к половине XIX столетия деятельность его основывалась на принудительном труде крепостных мастеровых и крестьян, на примитивной технике, приводимой в движение несовершенными водяными устройствами.

Выделываемое заводом железо как полуфабрикат отправлялось на другие заводы, а на месте из него выковывались лишь якоря. За сотню лет завод едва увеличил производство металла втрое. К половине прошлого столетия он имел всего две паровые машины.

Крепостные непременные работники и мастеровые не были заинтересованы в своем труде. «Уроки» выполнялись ими лишь по принуждению, под страхом наказаний. Поэтому производительность их труда была весьма низкой.

Между тем развитие техники и капиталистических форм хозяйства все более и более доказывали свое преимущество перед отживающими крепостными мануфактурами. В России появились уже не только паровые машины, но стали развиваться и железные дороги, и пароходное сообщение, а предприятия все больше прибегали к вольнонаемному труду.

Не остался в стороне от этого прогресса и Воткинский завод. В сороковых-пятидесятых годах он перестраивался, ввел пудлингование, прокат и основал судостроительную верфь. Количество рабочих на нем за десятилетие (1837-1848) увеличилось почти на тысячу человек.

Однако тормозом на пути дальнейшего технического прогресса являлись феодально-крепостнические отношения, существовавшие в стране. В конце пятидесятых - начале шестидесятых годов кризис крепостнической системы определился полностью. При сохранении крепостного права дальнейшее развитие техники становилось невозможным. Это особенно наглядно показало поражение России в Крымской войне. Оно вскрыло крайнюю отсталость крепостнической России.

Стране нужны были преобразования. Проведение их ускорила угроза нараставшего народного недовольства. Выходом из такого положения могли быть или правительственные реформы или революционный взрыв.

Угроза крестьянского восстания вынудила самодержавие провести отмену крепостного права на основе реформы 1861 года.

«Положение о крестьянах» было подписано царем 19 февраля, а «Положение о горнозаводских людях» - 8 марта 1861 года.

Ко времени отмены крепостного права на Воткинском заводе было занято, только крепостных, 2288 мастеровых и 13854 непременных работника с семьями.

Освобождение воткинских рабочих от крепостной зависимости продолжалось более двух лет и завершилось к концу 1863 года.

По «Положению» их должны были наделить пахотной и сенокосной землей, то есть перевести в разряд крестьян. Однако, хотя Камско-Воткинский горный округ имел более 470 тысяч десятин земельных угодий, в том числе около 135 тысяч десятин пашенной и усадебной земли и почти 25 тысяч десятин покосов, необходимого количества земли для наделения ею всех непременных работников и мастеровых завода «не нашлось». Не желая растерять квалифицированную силу, их привязали к месту, наделили клочками усадебной сенокосной земли, дав возможность обзавестись своим хозяйством. Прокормить такое хозяйство не могло, и, стало быть, рабочие снова пошли на завод, но уже по вольному найму.

Таким образом, правительство царя и помещиков, «освобождая» горнозаводских людей, организовало дело так, чтобы и после реформы заводам можно было нанимать тех же рабочих. В. И. Ленин писал, что «освободители» так повели дело, что крестьяне вышли «на свободу» ободранные до нищеты, вышли из рабства у помещиков в кабалу к тем же помещикам и их ставленникам» (В. И. Ленин, Соч., т. 17, стр. 65).

С отменой крепостного права администрация заводов освободилась от многих забот. Не нужно было больше заготовлять сотни тысяч пудов муки и овса для выдачи «провианта», не нужны стали и горнозаводский суд и полиция. Их функции перешли к гражданским властям. Все это не могло не сказаться положительно на всей деятельности завода.

Положение же рабочих мало улучшилось. Правда, номинально их «жалование» стало выше. Но так как теперь они должны были покупать для себя продовольствие на рынке, спрос на продукты возрос, а в связи с этим повысились и цены. Заработки же не только не увеличивались, а, наоборот, сокращались, так как в первые десятилетия после отмены крепостного права достаточных работ на заводе не было.

Поэтому уже в 1868 году здесь начались волнения.

Доверенные от 7320 мастеровых Воткинского завода обратились с прошением к царю, в котором указывали: «Получив только усадебную землю и по одной четверти десятины покосу и то за деньги, но не получив ни клочка пахотной земли, отчего не сделались земледельцами, однако должны отбывать повинность оброчную, общественную и поземельную... - бедствуем, и манифест 19 февраля не улучшил быта нашего, дав нам свободу, но сделал пролетариями без земли и средств к жизни». Они просили наделить их землей.

Жалоба осталась без ответа.

В следующем, 1869 году вновь начались волнения среди воткинских рабочих. Они решительно отказывались выполнять указ о рекрутском наборе и платить недоимки губернского и уездного земских сборов, ссылаясь на то, что они не имеют земельного надела.

Обезземеленные жители горных заводов были перечислены в «сельских обывателей». Сельские обыватели, выйдя из-под опеки горного начальника, попали под власть мирового посредника и полицейского пристава. Новая власть оказалась не лучше старой.

Мировой посредник выжимал с рабочих не только налоги и штрафы, но и подарки своему начальству. В 1868 году мастеровые подали жалобу в контору Камско-Воткинского горного округа на мирового посредника, прося защиты от его беззаконных действий. Они писали: «Не один уже раз на сходах мировой посредник требовал от нас, мастеровых, согласия на покупку иконы, хотя за сто рублей, для поднесения господину вятскому губернатору... Но мы по обсуждении, находя предложение мирового посредника неуместным, от исполнения оного каждый раз отказывались. Наконец, мировой посредник... призвал советчиков из нашей среды и настоятельно требовал внушить на сходе мастеровых об исполнении его предложения... Вследствие чего об упомянутой иконе снова было суждение на волостном сходе, но согласия со стороны мастеровых на покупку иконы не последовало». За это, - указывается в жалобе, - мировой посредник «отправил в тюрьму четырех мастеровых».

Расправлялся с сельскими обывателями не только мировой посредник, но и полицейский пристав. Этот людей порол. Вот что говорит одно врачебное свидетельство того времени: «Вследствие отношения господина управителя Воткинского завода освидетельствовал я 22 января 1869 года Ивана Афанасьевича Пирожкова... предъявившего, что он не здоров и не может отправлять заводские работы вследствие жестокого наказания розгами полицейским приставом 19 января 1869 года. По свидетельству оказалось следующее: Пирожков человек солидный, 40 лет, задние части и спина действительно сильно исстеганы, должно быть дано, как объясняет Пирожков, до 75 раз и от разных толчков Пирожков получил раздражение печени, в госпитале находился с 22 по 28 января. Врач коллежский советник Страхов».

Так выглядела «свобода», данная рабочему люду «сверху». Народ не признавал этой свободы и стал копить силы, для того чтобы завоевать подлинную свободу «снизу».