Краеведческие заметки

Шумилов Е.

Воткинские кустари

Для мужика же главным материалом было тяжелое железо. Тяжелое не только по удельному весу и способу обработки, но еще и по особенностям получения. Попробуй-ка достань это самое железо! Купить нельзя, остается только украсть с казенного завода. Такое железо чебаки даже обозначали особым термином - «каньга». Есть оно и в словаре В.И.Даля: «Краденое, ворованное заводское железо». Владимир Иванович помечает это слово как «сибирское», но Прикамье с Воткинским заводом как раз и относили тогда к Сибири.

Как же добывалась каньга? О, это увлекательный процесс, в котором весьма преуспел русско-советский работяга. Один из путешественников писал в 1859 году: «Еду по Каме из уездного города (Сарапула - Е.Ш.) в частный железоделательный завод, близко от Камы, верст в 70 от уездного города. (Речь идет о Воткинском заводе, но с ошибкой. Он был казенный.) Везут навстречу что-то прикрытое рогожками. Ямщик: «Каньгу везут!». Один откровенный человек рассказал мне там потом: «Завод наш железоделательный, железа делает в год 400 тысяч пудов. Народ мастеровой обходиться с железом умеет. Через руки железа проходит много, да в руках бывает мало. Товар расхожий, нужен всем, спрашивают много, а добыть на заводе нельзя. Вот и завелась у нас каньга!». И далее продолжает: «Где нет воровства? Везде оно есть: и в казенном деле, и в частном, но я не знаю, есть ли где такое воровство, как у нас на заводе. Редкий день пройдет, чтобы не поймали кого-нибудь с краденым железом. Точно в привычку вошло, как у плотников - идти с работы с обрубком, так и у нас из завода - с железом. Завод и забором обнесен, и ворота везде на запоре, и выход один, и обыскивают каждого, а тащат железо во все концы.

То под подошвы спрячет, то поясом под рубашкой обогнет, то веригами на плечи наденет, то через забор перекидывает, то караваном спустит: привяжет полосу к доске, да по воде, что с колес идет, и отправит, а за заводом, на берегу, товарищ на пристань выгружает. Один раз самому управляющему в сани подложили две полосы железа! Для домашнего обихода оно идет - на топор, подкову, оградку... Другим на выпивки, на сапоги. А уж из кабака, от сапожника идет каньга ночью. Иной раз целым обозом в уездный город».

«Есть на заводе свои тайные сыщики - «курки». Изредка ловят похитителей железа. А если им оно для честного дела? Прежде чуть не в каждом доме была кузница и пробивались наши рабочие честной работой, и жили не так, как ныне. Запретили брать железо, и кузницы свои запретили - отвели им место за заводом. Стало их 40, а прежде 400 кузниц было! И стало год от году падать мастерство...»

Таков вот и печальный, и в чем-то веселый рассказ путешественника, скрывшегося под псевдонимом М. Утморт (то есть «удмурт»).

Надо учесть, что писалось это в 1859 году, еще при крепостной зависимости. «Воля» внесла свои коррективы. Появились разные кооперативы, артели и, главное, - земство, которое по-особому опекало воткинских и всех иных кустарей. Воровать в этих условиях становилось себе дороже. Проще скооперироваться.

5 апреля 1885 года датируется основание Воткинской кустарной артели. Ее устав был опубликован 10 мая в «Собрании узаконений и распоряжений правительства Российской империи». Дело развернулось нешуточное. Года через два ежегодные обороты артели достигали уже 12 тысяч полновесных рублей, что были тогда ценимой в мире валютой. Отделения артели «чебаки» открыли в Москве, Санкт-Петербурге. Казани, Мензелинске, Перми. Они торговали там своим, вроде бы неказистым; но прочным, надежным и дешевым товаром. «Вятский губернский вестник» писал по этому поводу в 1886 году: «Веялки фирмы «Галлиани» стоят от 55 до 70 рублей, а воткинские - 20-30 рублей. Выставленные артелью вещи, правда, не лакируются и не бросаются в глаза красками, как вещи богатых фабрикантов и заграничных фирм».

С первого же года артель стала участвовать в знаменитой Нижегородской ярмарке и составила, как признала губернская пресса, «сильную конкуренцию московским фирмам, издавна сбывающим на ярмарке заграничные сельскохозяйственные орудия». Прейскурант артели на той ярмарке состоял из 22 позиций: плуги, сеялки, веялки, молотилки и т.д. На все потребности нормального русского мужика-земледельца, не очень доверявшего заграничной красивой, но хлипкой технике.

Отцом-основателем артели стал воткинский рабочий Иван Иванович Крянин. Хваткий, умный был господин! Мало кто из его коллег смог бы провернуть такое громоздкое по первичному бумаготворчеству дело. «Господин своего дела» - прекрасный оборот. «Товарищи» же почти одновременно с И. И. Кряниным начинали бузить, провоцировать, распространять мудреные сочинения пышнобородого уроженца Германии... К добру это не приведет.

Любопытно, что ровно за год до утверждения устава артели большая группа воткинских рабочих ходатайствовала перед столичными властями «о передаче нам завода на артельных началах». Чебаки, ничтоже сумняшеся, добавляли тогда: «Обязуемся изготовлять локомотивы на 8-10 тысяч дешевле против цен, принятых на Невском заводе». Не сумел я еще добраться до архивного первоисточника по этому делу, но кажется мне, что стоит за ним опять-таки крепкий, как скала, И. И. Крянин.

Талантливая семья талантлива во всем. Дочь основателя артели Анна Ивановна Крянина (в замужестве - Мерзлякова) несколько лет училась в Санкт-Петербурге в «Мариинской практической школе кружевниц». Школа была открыта самой императрицей (в честь ее и названа), а содержалась министерством финансов. Принимали в нее мастериц от 18 до 30 лет, причем только из тех краев, где уже известны некоторые традиции кружевоплетения. В Воткинске их не было, но в Вятской губернии в целом (в Кукарке) кружева все же плели. Поэтому Анну, единственную из губернии, и приняли. В отчий дом она вернулась осенью 1886 года и сразу же стала показывать соседкам («чебачинкам»?) все те столичные приемы и узоры, которым ее научили. Пожалуй, Анну Крянину можно было бы считать первой «кутюрье» удмуртского края! Даже заводская аристократия - жены горных чиновников - с гордостью носили крянинские «кружевные накидки с жемчугом».

Очень быстро узкий кружок единомышленниц, коротавших долгие зимние вечера под мелодичный перестук коклюшек, перерос в первую и единственную в Удмуртии кружевную школу.

Сарапульское уездное земство ассигновало в 1887 году необходимую для ее обустройства сумму - и в январе следующего года школа кружевниц открылась.

Правила завели строгие. Принимали только с 12 лет. Учили с 7 утра до 5 вечера - целый год, лишь с одним свободным месяцем. Заставляли штудировать все технические разновидности кружевоплетения и зарисовывать все возможные в данном искусстве узоры. Пальчики должны быть проворными, понятно. Но и головой требовалось работать, поэтому в правилах записали: «Для безграмотных девиц преподаются азбука и цифры». По окончании курса устраивался экзамен, и выдавалось свидетельство.

Самые искусные после школы могли поступить в нее же, но уже в качестве мастериц-артельщиц, на «плату, выдаваемую из доходов школы от исполняемых заказов».

Сначала было 10 учениц, а в 1898 году в городе-заводе на Вотке работало уже 200 кружевниц, как в самой школе, так и после ее окончания, по своим домам. Вот что значит искусная энтузиастка, преданная своему делу! По сути, здесь был насажден новый кустарный промысел. Украшался быт. Появлялся дополнительный заработок. Кому плохо?

Плохо «глазам завидущим», конкурентам и революционным энтузиастам. Сама А.И. Крянина и ее ученицы периодически отмечались дипломами различных кустарных выставок, но после революции - враз, как обрезало. Исчезло искусство кружевоплетения на берегах Вотки! Даже для иллюстрирования этой статьи не сумел я подобрать ни одного снимка.